В доиндустриальную эпоху самым верным способом взять город была осада: окружаешь его и ждешь, пока там кончится продовольствие. В постиндустриальном мире ситуация стала обратной: города все больше расплываются, а их источники снабжения, наоборот, сосредоточиваются. Эта тенденция будет иметь далеко идущие последствия не только для тех, кто снабжает нас едой, но и для самого будущего городов.
Парадоксальная черта современной пищевой промышленности состоит в том, что она до крайности усложнила тот самый процесс, который обещала облегчить, — обеспечение городов продовольствием. Мы зависим от нашей суетливой и жадной до ресурсов системы поставок не меньше, чем Древний Рим от военной экспансии, судоходства и рабов, при этом наша модель снабжения не отличается от римской большей безопасностью, этичностью или экологичностью. В обоих случаях проблема связана с масштабом. Рим был чудовищно велик для своего времени и до предела загружал тогдашние механизмы снабжения. То же самое можно сказать и о нашем сегодняшнем образе жизни. Наше существование в городах поддерживает сложнейшая промышленная система обеспечения продовольствием, но мы ведем себя так, будто это — плевое дело. И это, несомненно, устраивает тех, кто ее контролирует.
Наибольшую прибыль принесет торговый центр, способный не только удовлетворять практические нужды покупателей, но и предоставлять им возможности для отдыха, развлечений, общения и гражданской активности.
Виктор Грюн1
Пятница, обеденное время, холодный, дождливый февральский день. Напротив Саутуоркского собора, под железнодорожным виадуком, с которого льются струйки воды, укрылось от непогоды скопище разномастных белых фургонов. Рядом навалены картонные ящики и всякий мусор. Над головой грохочут поезда, заставляя подрагивать кирпичную кладку. Голуби что-то рассеянно клюют на асфальте. Лондон редко выглядит мрачнее, но не все здесь мрачно. Между двумя стальными колоннами растянут транспарант «Продовольственный рынок Боро: удобно, познавательно, без обмана. За продуктами — только к нам!». Под ним теснятся прилавки, украшенные гирляндами цветных лампочек и заваленные немыслимым разнообразием еды — здесь и органическая свинина, и дикие кролики, и фаршированные оливки, и городской мед, и деревенский хлеб, и круглые желтые сыры размером с автопокрышку. Рынок кишит народом. В проходах толкутся стайки туристов в непромокаемых куртках и клерки из Сити в дорогих костюмах и кашемировых пальто. «Налетай!» — орет один из бизнесменов двум своим спутникам, которые, судя по их ошеломленному виду, впервые столкнулись с этой новой формой городского питания. «Просто гуляйте и ешьте, а потом еще гуляйте и снова ешьте», — поясняет этот Гаргантюа и первым бросается в бой.
Следуя за ним по лабиринту кирпичных арок, я попадаю в главное здание рынка: здесь под ажурной крышей из местами покрытой ржавчиной стали раскинулся бурлящий, шкворчащий, шипящий город еды. Разбегающиеся во все стороны проулки между прилавками и кухоньками забиты жующей публикой. Куда бы я ни глянула, повсюду ежащиеся от холода люди стоя уплетают солидные порции. Большинство из них немного стесняются, как это часто бывает с теми, кто перекусывает на ходу, но на их лицах написано подлинное наслаждение. Воздух наполнен запахом чеснока и сосисок. Сыплющие прибаутками повара жарят и парят, пытаясь поспевать за неослабевающим спросом. Поверх их голов на суету задумчиво глядят коровы и овцы с живописных вывесок, обозначающих, где какой продукт продается. Сквозь эту пасторальную тропосферу к стеклянному своду поднимается жирный пар, придавая и так тускнеющему дневному свету какую-то мечтательную размытость.
Тут, внизу, все, напротив, охвачены едва сдерживаемым волнением — словно приобщились к какой-то великой тайне и не могут до конца поверить в свою удачу. Двое элегантно одетых молодых парней мечутся от прилавка к прилавку, явно намереваясь за короткий обеденный перерыв перепробовать все, что здесь есть. «Вы последняя за фалафелем?» — волнуется у меня за спиной запыхавшаяся американка. Нет, я ни за чем не стою, но ее ошибка простительна. Своей бешеной активностью это место скорее напоминает старую Лондонскую биржу в разгар кризиса, чем закрытый за ненадобностью фруктовоовощной рынок, а ведь именно им оно и было еще десять лет назад. Протискиваясь сквозь толпу, я вижу мужчину и женщину, зачарованно глядящих на немыслимое разнообразие сыров на одном из прилавков. «Прямо как во Франции!» — вырывается у мужчины, когда я продираюсь мимо них. Ничего общего с Францией здесь как раз нет, но я понимаю, что он имеет в виду. В Британии такие волнующие встречи с едой — редкость, тогда как во Франции это более-менее обычное дело.
Вернувшись к другому сырному прилавку, примеченному мною еще раньше, я совершаю то, что здесь считается смертным грехом: прошу взвесить мне кусок, предварительно не попросив ломтик на пробу. «А вы его уже брали? — спрашивает продавец с подлинной озабоченностью в голосе. — У этого сыра вкус такой... немного необычный. Помню тот день, когда я его заложил — это был октябрь. Коровы тогда только что перешли на новую траву, и мне сразу показалось, что у него какой-то луговой привкус». Эти непрошеные подробности раззадоривают меня, и я прошу продавца рассказать о себе. Его зовут Том Борн, и его семья варит чеширский сыр уже больше 200 лет. Сегодня основная часть продукции Борна продается в супермаркетах без указания производителя, но кое-что он под собственным брендом отправляет в отделы деликатесов крупных магазинов. С супермаркетами он неплохо сработался, хоть и наслушался ужасов от других фермеров, поставляющих продукты «большой четверке». На вопрос, зачем он сам ездит торговать на рынок Боро, Том отвечает так: дело в том, что люди больше ничего не понимают в чеширском сыре. Его вкус настолько зависит от свежести, способа изготовления, хранения и даже продажи, что Борн считает своим долгом объяснять и показывать, каким этот сыр может быть, когда все сделано правильно. Я соглашаюсь: его сыр (вкус у него резкий, вяжущий и действительно с луговым оттенком) не похож ни на один чешир, что мне приходилось пробовать. Тут появляются другие покупатели, и я спрашиваю у мистера Борна, не можем ли мы договорить позже. Увы, встретиться не получится: у него скоро урок игры на органе в Саутуоркском соборе. Такое вот это место — рынок Боро. Кстати, желтые сырные диски размером с покрышку, которые я видела у входа, — это «комте» из Юрских гор, французский сорт с богатым ореховым привкусом. Их лично импортирует в страну один знаменитый комик с университетским дипломом по философии, который таким образом копит деньги на свой дебютный роман.