Долгое время взлет и падение Рима были одной из излюбленных тем в кругах теоретиков урбанизма. Относительно конкретных причин его гибели существуют разные мнения, но, каково бы ни было политическое и военное положение Рима накануне его падения, в продовольственном плане он был обречен. Египет и Северная Африка, 500 лет снабжавшие Рим хлебом, больше не могли справиться с этой задачей. Столетия интенсивного монокультурного земледелия истощили их почвы, а сведение лесов необратимо изменило климат. В 250 году н.э. святой Киприан, епископ Карфагенский, описывал землю, обобранную до нитки: «Мир состарился, утратив прежний пыл. Он — свидетель собственного упадка... Поля не дают урожая земледельцу. Ручьи, прежде бившие ключом, теперь превратились в слабые струйки воды».
Опыт Рима актуален сегодня не из-за того, как именно он погиб. Важнее для нас то, как город относился к собственному пропитанию, когда был в зените могущества. Аномальные размеры позволяли Риму действовать независимо от естественных сдержек, определявших жизнь других городов. Словно жадный ребенок, оказавшийся на шоколадной фабрике, он бездумно наполнял утробу, полностью поглощенный самим процессом поглощения. Умеренность и воздержание уже не диктовались нравственными нормами общества: они стали вопросом индивидуального выбора. Среди представителей римской элиты стало модным делать вид, будто у них почти нет аппетита — совсем как у голливудских звезд. В «Historia Augusta» — одном из древнейших образчиков политического пиара, относящемуся к IV веку н.э., — утверждалось: император Септимий Север «любил зелень из собственного сада и иногда с удовольствием выпивал вина; к поданному же на стол мясу он часто даже не притрагивался». Одержимость диетами, как и ожирение, — симптомы того, что кулинарная культура совсем разладилась.
Несмотря на многочисленные аналогии, между римской моделью потребления и нашей собственной есть одно важнейшее отличие. Во времена Рима мир расширялся; сегодня это уже невозможно. Случилось так, что Рим лишился инфраструктуры раньше, чем пищи, но, судя по всему, и последнее было не за горами. На британцев конца XVIII века эта мысль оказывала отрезвляющее действие. Тогда Британия — первая страна Европы, чья столица по размерам могла сравниться с Римом, — впервые столкнулась с похожими проблемами в сфере продовольственного снабжения. С математической беспристрастностью подойдя к проблемам раздувшихся мегаполисов своего времени, английский демограф и экономист Томас Роберт Мальтус произвел некоторые простые расчеты и сделал пессимистический вывод. В своем «Опыте о законе народонаселения», написанном в 1798 году, он настаивал, что «численность населения всегда должна соответствовать объему средств к его существованию». Поскольку количество людей растет в геометрической прогрессии, а объем сельскохозяйственного производства — лишь в арифметической, в конечном итоге, по Мальтусу, у человечества не останется свободной земли для обработки, и оно будет обречено на голод. Только некоторое сокращение численности населения за счет войн, эпидемий и добровольного «нравственного самоограничения» может спасти от этого неизбежного конца.
Воздействие пессимистического прогноза Мальтуса было глубоким и всеохватным. Среди его многочисленных поклонников был и Чарльз Дарвин, который в теории естественного отбора применил идеи Мальтуса не только к человеку, но и ко всем живым существам. Впрочем, были у него и противники. Критики теории Мальтуса, чьи ряды начали множиться чуть ли не в тот момент, когда высохли чернила на последнем листе его рукописи, утверждали: он оставил за скобками один очень важный фактор — изобретательность, свойственную человеку. Люди, поясняли они, не вымрут от голода, а приспособятся к ситуации либо ограничив свое потребление ради общего блага, либо найдя способы увеличить производительность сельского хозяйства. Поскольку в чудодейственную силу искусственных удобрений верили далеко не все, включая и самого их создателя — Юстуса фон Либиха, мнения о том, как выполнить эту последнюю задачу, разнились. Тем не менее, оптимистическое большинство не сомневалось, что мыслительные способности человека позволят ему выпутаться из любой переделки.
С тех пор прошло 200 лет, а спор все не прекращается. И у противников, и у сторонников Мальтуса за это время появились конкретные аргументы. С одной стороны, массовый голод, начало которого он прогнозировал на середину XIX века, так и не наступил — в основном благодаря монокультурному зерновому хозяйству с использованием искусственных удобрений. С другой стороны, две крупнейшие по численности населения страны мира — Индия и Китай — сочли необходимым принять законодательные меры по контролю над численностью населения, которые, по сути, заменяют мальтусовское «нравственное самоограничение». Мнения о том, что же спасет человечество: ограничение его численности, современные технологии или новообретенное бескорыстие — по-прежнему расходятся. Одно тем не менее очевидно. Все, чего мы добились вырубкой тропических лесов и закачкой в землю бесчисленных химикатов, — это отсрочка ответа на поставленный Мальтусом вопрос. Сам вопрос от этого никуда не делся.
Мы никогда не считаем или не должны считать испражнения чистым убытком.
Их следует использовать в качестве навоза.
Из всех дурных привычек труднее всего избавиться от тех, что связаны с пищей. История полна примерами того, как города так или иначе погибали из-за еды. Конечно, цивилизации угасают по многим причинам: из-за недостатка знаний, изменения климата, международных неудач, даже простого невезения. Но, как отмечает Джаред Даймонд в своей книге «Коллапс», зачастую трагическую судьбу народа определяет выбор, сделанный в условиях полной информированности, даже когда факторы, которые могли бы их спасти, находятся у людей прямо перед носом. Изучение цивилизаций прошлого имеет свое мрачное очарование, потому что показывает нам: дилеммы, с которыми мы сталкиваемся сегодня, отнюдь не новы. Борьба за выживание — неотъемлемая часть человеческого существования, как и определенная слепота в том, что касается ее последствий. Если вы не владеете акциями агроконцернов, признаки того, что наша индустриализированная система питания имеет серьезнейшие изъяны, что мы уже довольно далеко продвинулись на пути к мальтузианскому апокалипсису однозначны настолько, насколько это вообще возможно. Тем не менее, как и многие предшествующие цивилизации, мы не видим проблемы, потому что веками приучали себя ее не замечать.